Неточные совпадения
Против
барина —
Гвардейцы черноусые,
Последыша
сыны.
Ну, дело все обладилось,
У
господина сильного
Везде рука;
сын Власьевны
Вернулся, сдали Митрия,
Да, говорят, и Митрию
Нетяжело служить,
Сам князь о нем заботится.
Молчим: тут спорить нечего,
Сам
барин брата старосты
Забрить бы не велел,
Одна Ненила Власьева
По
сыне горько плачется,
Кричит: не наш черед!
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец, ты должен образ выменить
господина офицера; а кабы не он, то б ты от меня не заслонился. За
сына вступлюсь. Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании
сына знатного
господина наставник его всякий день разогнул ему Историю и указал ему в ней два места: в одном, как великие люди способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения.
— Эй, тетка! — сказал есаул старухе, — поговори
сыну, авось тебя послушает… Ведь это только Бога гневить. Да посмотри, вот и
господа уж два часа дожидаются.
Сын ваш, — обратился он к Пульхерии Александровне, — вчера, в присутствии
господина Рассудкина (или… кажется, так? извините, запамятовал вашу фамилию, — любезно поклонился он Разумихину), обидел меня искажением мысли моей, которую я сообщил вам тогда в разговоре частном, за кофеем, именно что женитьба на бедной девице, уже испытавшей жизненное горе, по-моему, повыгоднее в супружеском отношении, чем на испытавшей довольство, ибо полезнее для нравственности.
Я сидел погруженный в глубокую задумчивость, как вдруг Савельич прервал мои размышления. «Вот, сударь, — сказал он, подавая мне исписанный лист бумаги, — посмотри, доносчик ли я на своего
барина и стараюсь ли я помутить
сына с отцом». Я взял из рук его бумагу: это был ответ Савельича на полученное им письмо. Вот он от слова до слова...
Продолжительное отсутствие
сына начинало беспокоить Николая Петровича; он вскрикнул, заболтал ногами и подпрыгнул на диване, когда Фенечка вбежала к нему с сияющими глазами и объявила о приезде «молодых
господ»; сам Павел Петрович почувствовал некоторое приятное волнение и снисходительно улыбался, потрясая руки возвратившихся странников.
—
Господа! Премудрость детей света — всегда против мудрости
сынов века. Мы — дети света.
— Слезайте, дальше не поеду. Нет, денег мне не надо, — отмахнулся он рукою в худой варежке. — Не таков день, чтобы гривенники брать. Вы,
господа, не обижайтесь! У меня —
сын пошел. Боюсь будто чего…
— Не можем,
господа, как хотите! Одолела нужда. У меня — внуки, четверо, а
сын хворый, фабрика ему чахотку дала. Отец Агафон понял, дай ему господи…
А в
сыне ей мерещился идеал
барина, хотя выскочки, из черного тела, от отца бюргера, но все-таки
сына русской дворянки, все-таки беленького, прекрасно сложенного мальчика, с такими маленькими руками и ногами, с чистым лицом, с ясным, бойким взглядом, такого, на каких она нагляделась в русском богатом доме, и тоже за границею, конечно, не у немцев.
Утешься, добрая мать: твой
сын вырос на русской почве — не в будничной толпе, с бюргерскими коровьими рогами, с руками, ворочающими жернова. Вблизи была Обломовка: там вечный праздник! Там сбывают с плеч работу, как иго; там
барин не встает с зарей и не ходит по фабрикам около намазанных салом и маслом колес и пружин.
На конюшне двадцать лошадей: одни в карету барыни, другие в коляску
барину; то для парных дрожек, то в одиночку, то для большой коляски — детей катать, то воду возить; верховые для старшего
сына, клеппер для младших и, наконец, лошачок для четырехлетнего.
Когда же приспело время ее, внял наконец
Господь их молитвам и послал им
сына, и стал Максим Иванович, еще в первый раз с тех пор, светел; много милостыни роздал, много долгов простил, на крестины созвал весь город.
— Нет, просто Долгорукий, незаконный
сын моего бывшего
барина,
господина Версилова.
— Нет, просто Долгорукий,
сын бывшего крепостного Макара Долгорукого и незаконный
сын моего бывшего
барина господина Версилова. Не беспокойтесь,
господа: я вовсе не для того, чтобы вы сейчас же бросились ко мне за это на шею и чтобы мы все завыли как телята от умиления!
«Этот протоиереев
сын сейчас станет мне «ты» говорить», подумал Нехлюдов и, выразив на своем лице такую печаль, которая была бы естественна только, если бы он сейчас узнал о смерти всех родных, отошел от него и приблизился к группе, образовавшейся около бритого высокого, представительного
господина, что-то оживленно рассказывавшего.
Во-вторых, конечно для того, чтобы сам
барин, видя, что его никто не караулит, и страшно опасаясь прихода
сына, чего не скрывал, усугубил свою недоверчивость и свою осторожность.
— Пронзили-с. Прослезили меня и пронзили-с. Слишком наклонен чувствовать. Позвольте же отрекомендоваться вполне: моя семья, мои две дочери и мой
сын — мой помет-с. Умру я, кто-то их возлюбит-с? А пока живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит? Великое это дело устроил
Господь для каждого человека в моем роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека в моем роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с…
— Где ты мог это слышать? Нет, вы,
господа Карамазовы, каких-то великих и древних дворян из себя корчите, тогда как отец твой бегал шутом по чужим столам да при милости на кухне числился. Положим, я только поповский
сын и тля пред вами, дворянами, но не оскорбляйте же меня так весело и беспутно. У меня тоже честь есть, Алексей Федорович. Я Грушеньке не могу быть родней, публичной девке, прошу понять-с!
Его встречают одними циническими насмешками, подозрительностью и крючкотворством из-за спорных денег; он слышит лишь разговоры и житейские правила, от которых воротит сердце, ежедневно „за коньячком“, и, наконец, зрит отца, отбивающего у него, у
сына, на его же сыновние деньги, любовницу, — о
господа присяжные, это отвратительно и жестоко!
Я уже упоминал в начале моего рассказа, как Григорий ненавидел Аделаиду Ивановну, первую супругу Федора Павловича и мать первого
сына его, Дмитрия Федоровича, и как, наоборот, защищал вторую его супругу, кликушу, Софью Ивановну, против самого своего
господина и против всех, кому бы пришло на ум молвить о ней худое или легкомысленное слово.
И вот восходит к Богу диавол вместе с
сынами Божьими и говорит
Господу, что прошел по всей земле и под землею.
«
Господа присяжные заседатели, вы помните ту страшную ночь, о которой так много еще сегодня говорили, когда
сын, через забор, проник в дом отца и стал наконец лицом к лицу с своим, родившим его, врагом и обидчиком.
Но так как мотивов этих за ним никто предварительно не приметил, а все видели, напротив, что он
барином любим, почтен бариновою доверенностью, то, конечно бы, его последнего и заподозрили, а заподозрили бы прежде всего такого, который бы имел эти мотивы, кто сам кричал, что имеет эти мотивы, кто их не скрывал, перед всеми обнаруживал, одним словом, заподозрили бы
сына убитого, Дмитрия Федоровича.
Считая себя сам (и на это есть факты) незаконным
сыном Федора Павловича, он мог ненавидеть свое положение сравнительно с законными детьми своего
господина: им, дескать, все, а ему ничего, им все права, им наследство, а он только повар.
Дикий-Барин посмеивался каким-то добрым смехом, которого я никак не ожидал встретить на его лице; серый мужичок то и дело твердил в своем уголку, утирая обоими рукавами глаза, щеки, нос и бороду: «А хорошо, ей-богу хорошо, ну, вот будь я собачий
сын, хорошо!», а жена Николая Иваныча, вся раскрасневшаяся, быстро встала и удалилась.
Таковы были сношения между сими двумя владельцами, как
сын Берестова приехал к нему в деревню. Он был воспитан в *** университете и намеревался вступить в военную службу, но отец на то не соглашался. К статской службе молодой человек чувствовал себя совершенно неспособным. Они друг другу не уступали, и молодой Алексей стал жить покамест
барином, отпустив усы на всякий случай.
Барин ее Мусин-Пушкин ссылал ее с мужем на поселение, их
сын лет десяти оставался, она умоляла дозволить ей взять с собой дитя.
Жена у
господина была — с любовником убежала, семь
сынов было — все один за другим напрасною смертью сгибли.
Во-первых, она купила его и заплатила довольно дорого; во-вторых, он может, пожалуй, оставить
господ без фруктов и без овощей, и, в-третьих, несмотря на преклонные лета, у него целая куча детей, начиная с двадцатилетнего
сына Сеньки, который уж ходит в Москве по оброку, и кончая грудным ребенком.
Улита домовничала в Щучьей-Заводи и имела на
барина огромное влияние. Носились слухи, что и стариковы деньги, в виде ломбардных билетов, на имя неизвестного, переходят к ней. Тем не менее вольной он ей не давал — боялся, что она бросит его, — а выпустил на волю двоих ее сыновей-подростков и поместил их в ученье в Москву.
— И не думайте! — говорил он часто нам, — все, что ни скажет враг
господа Христа, все солжет, собачий
сын! У него правды и на копейку нет!
Ах ты, сукин
сын Гагарин,
Ты собака, а не
барин…
Заедаешь харчевые,
Наше жалованье,
И на эти наши деньги
Ты большой построил дом
Среди улицы Тверской
За Неглинной за рекой.
Со стеклянным потолком,
С москворецкою водой,
По фонтану ведена,
Жива рыба пущена…
— Ах ты, сукин
сын! Почему подаешь
барину письмо не на серебряном подносе?
— Наградил
господь… Ох, наградил! — как-то застонал Харитон Артемьич, запахивая халат. — Как их ни считай, все три девки выходят… Давай поменяемся: у тебя три
сына, а у меня три дочери, — ухо на ухо сменяем, да Лиодорку прикину впридачу.
— Эхма, — говорила она
сыновьям и деду, — погубите вы мне человека и лошадь погубите! И как не стыдно вам, рожи бессовестные? Али мало своего? Ох, неумное племя, жадюги, — накажет вас
господь!
Старый мой
барин, человек добросердечный, разумный и добродетельный, нередко рыдавший над участию своих рабов, хотел за долговременные заслуги отца моего отличить и меня, дав мне воспитание наравне с своим
сыном.
— Если вы не поскучаете слышать моей повести, то я вам скажу, что я родился в рабстве;
сын дядьки моего бывшего
господина.
Отец жениха, по введенному у многих помещиков обычаю, пошел с
сыном на господский двор и понес повенечные два пуда меду к своему
господину.
Она мечтает о семейном счастии с любимым человеком, заботится о том, чтоб себя «облагородить», так, чтобы никому не стыдно было взять ее замуж; думает о том, какой она хороший порядок будет вести в доме, вышедши замуж; старается вести себя скромно, удаляется от молодого
барина,
сына Уланбековой, и даже удивляется на московских барышень, что они очень бойки в своих разговорах про кавалеров да про гвардейцев.
Я ведь хотел же до
господина Бурдовского эти десять тысяч на школу употребить, в память Павлищева, но ведь теперь это всё равно будет, что на школу, что
господину Бурдовскому, потому что
господин Бурдовский, если и не «
сын Павлищева», то ведь почти как «
сын Павлищева»: потому что ведь его самого так злобно обманули; он сам искренно считал себя
сыном Павлищева!
Ведь если
господин Бурдовский окажется теперь не «
сын Павлищева», то ведь в таком случае требование
господина Бурдовского выходит прямо мошенническое (то есть, разумеется, если б он знал истину!), но ведь в том-то и дело, что его обманули, потому-то я и настаиваю, чтоб его оправдать; потому-то я и говорю, что он достоин сожаления, по своей простоте, и не может быть без поддержки; иначе ведь он тоже выйдет по этому делу мошенником.
Я потому только,
господа, начал об этом, что мне все-таки показалось неестественным, что
сын так публично открывает секрет своей матери…
— Извольте, извольте,
господа, — тотчас же согласился князь, — после первой недоверчивости я решил, что я могу ошибаться и что Павлищев действительно мог иметь
сына. Но меня поразило ужасно, что этот
сын так легко, то есть, я хочу сказать, так публично выдает секрет своего рождения и, главное, позорит свою мать. Потому что Чебаров уже и тогда пугал меня гласностию…
— Ну вот-с, это, что называется, след-с! — потирая руки, неслышно смеялся Лебедев, — так я и думал-с! Это значит, что его превосходительство нарочно прерывали свой сон невинности, в шестом часу, чтоб идти разбудить любимого
сына и сообщить о чрезвычайной опасности соседства с
господином Фердыщенком! Каков же после того опасный человек
господин Фердыщенко, и каково родительское беспокойство его превосходительства, хе-хе-хе!..
—
Господа! Да я потому-то и решил, что несчастный
господин Бурдовский должен быть человек простой, беззащитный, человек, легко подчиняющийся мошенникам, стало быть, тем пуще я обязан был помочь ему, как «
сыну Павлищева», — во-первых, противодействием
господину Чебарову, во-вторых, моею преданностью и дружбой, чтоб его руководить, а в-третьих, назначил выдать ему десять тысяч рублей, то есть всё, что, по расчету моему, мог истратить на меня Павлищев деньгами…
Но главное то, — да дослушайте же,
господа, дослушайте! — главное то, что теперь вдруг оказывается, что
господин Бурдовский вовсе и не
сын Павлищева!